покажем, что в современных условиях их безоглядное применение все чаще приводит к оценке
необходимых проектов как неэффективных, к невозможности сконцентрировать ресурсы на достижении общественных приоритетов, к торможению инноваций.
Это связано не только с неполным использованием технических достижений (информационных технологий и их возможностей по сбору информации и поддержке принятия решений). Есть более глубокие основания, связанные со становящимся этапом социально-экономического развития. Экономика и человечество в целом перелистывает страницу истории развития производительных сил и отношений.
Уже с начала 20 века монополистическое развитие начинает господствовать в товарной экономике («…вот основные итоги истории монополий: 1) 1860 и 1870 годы — высшая, предельная ступень развития свободной конкуренции. Монополии лишь едва заметные зародыши. 2) После кризиса 1873 г. широкая полоса развития картелей, но они ещё исключение. Они ещё не прочны. Они ещё преходящее явление. 3) Подъём конца XIX века и кризис 1900–1903 гг.: картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни. Капитализм превратился в империализм. Картели договариваются об условиях продажи, сроках платежа и пр. Они делят между собой области сбыта. Они определяют количество производимых продуктов. Они устанавливают цены. Они распределяют между отдельными предприятиями прибыль и т. д. …» [26]). Все больше труда вкладывается в исполнение комплексных заказов известных потребителей и все меньше — в производство для неизвестного потребителя «с рынка». При этом монополистические союзы последнее столетие по старинке стремятся к локальным максимумам рентабельности путём экономии затрат на производстве (локально повышая производительность либо снижая качество продукции при переводе производства в страны с дешёвой неквалифицированной рабочей силой). Это не обеспечивает общеэкономического максимума производительности, зато даёт возможность игнорировать вложения во внедрение результатов научно-технического прогресса за счёт образованных благодаря монополизму гигантских финансовых капиталов — блокировать инновации пакетами патентов, скупать перспективные стартапы для их закрытия и иными способами тормозить конкурентов, а на самом деле — прогресс.
Это сказывается не только на развитии экономики, но и на распределении труда обществом. Направление деятельности трудовых ресурсов должны зависеть в том числе от возможностей по внедрению новых разработок и созданию на их основе новых потребительных стоимостей — то есть материальных благ, которых ранее не существовало. Последняя цель не нужна конкретной монополии, хотя общественно целесообразна (ведь в этом и состоит прогресс). В этом состоит противоречие между развитием товарного монополистического производства и общественным развитием.
Примеров искусственного отставания во внедрении результатов научно-технического прогресса можно привести массу.
Ещё в 1974 году должен был состояться первый полет человека на Марс [27], а также начало полноценного освоения Луны и Марса. Экранопланы [28] были разработаны и «отложены на полку» (это военная разработка, но разве грузовой транспорт может быть только военным?). В наши дни ведётся абсурдная борьба «зелёных» за остановку развития атомной энергетики — самого экологически чистого вида энергии, добываемой человечеством. В чью пользу? В пользу так называемых «возобновляемых источников энергии», чья эффективность без субсидирования потребления (не разработки!) мало где достигается [29]. В 1980‑х годах по похожей схеме была уничтожена фреоновая холодильная промышленность (была осуществлена пропагандистская кампания, сеющая страх перед сфабрикованной проблемой «озоновой дыры», что стало основанием для закрытия фреоновой промышленности). В конце концов, современные монополии не способны производить даже автоматические газовые водонагреватели. Не из-за технической неспособности, а из-за слишком долгого срока службы — такой прибор исправно работает до 40 лет, что даёт гигантскую экономию для потребителей и экономики в целом, но не нужно тем производителям, которые не заинтересованы в столь долгосрочных отношениях с потребителями.
Все это указывает на затруднения монополизма при определении баланса между всеобщим стремлением к прогрессу и устойчивому развитию и стимулированием частных (локальных) экономических максимумов эффективности. Речь идёт об общественном характере производства, в том числе воспроизводства труда, и узкокорпоративном подходе при его заказе со стороны передовых монополий. Это противоречие сродни ведомственности. Ведомственность, волюнтаризм, политически мотивированные решения — в них проявляется противоречие современного монополистического развития.
Противоречие монополистического развития — между воспроизводством труда и отраслевыми монопольными интересами. Проявляется как бюрократизм (ведомственность, волюнтаризм, политически мотивированные решения). Снимается всеобщим планомерным развитием.
При этом помним, что и на математическом уровне анализа достижение локальных максимумов не обеспечивает общего максимума экономического развития (теорема Аганбегяна — Багриновского). Вопреки известному высказыванию Рональда
Рейгана, в современной экономике прилив поднимает не все лодки.
Абел Гезевич Кирилл Андреевич Аганбегян Багриновский
2. Субъекты, заинтересованные в стремлении к общеэкономической эффективности
Зафиксировав основное противоречие, нужно определить методы его усугубления при принятии повседневных управленческих решений. Мы писали выше, что социально-экономическое развитие непосредственно осуществляется через инновационные проекты. То есть, через них к нам приходят как технические изменения, так и наши собственные новые роли в экономике — появляются новые профессии, какие-то исчезают (многие ли знают, что в 1940‑х годах слово «компьютер» было названием профессии?). Меняется не просто содержание работы, меняется её наполнение теми функциями, которые раньше были только у управленцев (например, контроль автоматического производственного процесса рабочим — ведь контроль есть одна из функций управления). С другой стороны, цифровые платформы объективно сокращают управленцев — а конкретно их средний слой, тех самых «безответственных бюрократов», которые так часто вдохновляли сатириков (Uber разрушил жизни не только таксистам, он напрямую связал потребителя и исполнителя транспортной услуги, сократив посредников).
Какой общественный институт сейчас перераспределяет людей в ситуации этих постоянно происходящих изменений? Рынок рабочей силы. Люди сами должны заботиться об обладании актуальной компетенцией, чтобы выгоднее продать своё рабочее время на этом рынке. Но это может поощрять (и поощряет!) не только высокую, но и низкую компетенцию — выше мы говорили о такой практике монополизма, как привлечение дешёвой рабочей силы со снижением качества продукта.
Распределение обществом труда как товара, через рынок рабочей силы, направляет его на выполнение заказов в том числе современных монополий, использующих его не оптимальным способом (по вышеописанной причине — стремление к всеобщей эффективности не заложено в методики принятия решений). В результате получаем недопроизводство потребительных стоимостей по сравнению с достигнутым научно-техническим потенциалом. И если малому и среднему бизнесу такое можно простить в силу их неспособности сконцентрировать достаточно ресурсов для проектов, дающих положительный всеобщий эффект, и окупить их за счёт этого эффекта, то у транснациональных технологических монополий и крупнейших государственных секторов оправданий нет. Им пора выходить на новый уровень управления развитием. Они должны сделать это, чтобы не стать причиной собственной гибели. Создать новый способ распределения труда в обществе, который сменит рынок рабочей силы — независимо от собственного отношения к такой идее. Потому, что такое уже происходило в прошлом в форме построения
